Рыжая Анастасия Владимировна
24 года
пос. Баранчинский

2017

Моя столетняя дрожь песком осыпалась под ноги,
И в мои косы вплелась устало-талая тень.

Я ожила без тебя – по капле жизни,
по ломтику
жизни
в день.

Как поржавевшая изгородь, стояла окоченелая,
И пальцы тонкие, ломкие цеплялись в воздух и пыль.
>
Я догорала сама,
Чтоб ты остался нетронутым.
И ты остыл.

Я ожила без тебя и ухожу, как пророчила
Седая женщина нам – гадалка, ведьма ли, мать:
>
«Дрожь опадет,
А душа в ней останется.
Мертвых – не ждать».


Когда раздастся гром и ляжет на стол анархия,
Когда рухнет наш с тобой дом
И на пороге церкви заплачет монахиня,
Я останусь здесь и буду смотреть на это.

Когда у лукавых ворюг глаза заискрятся, как гирлянды.
И все у них заберут, и бросят лежать на свалке.
Я останусь здесь и буду смотреть на это.

Когда раздастся гром, когда холод скованный
Замелькает искорками во мне
Когда рухнет наш с тобой дом,
Не приходи ко мне.

Я останусь здесь и буду смотреть на этот
Беспредельный, радостный мне погром.
И дышать, и вдыхать отчаянно жженый воздух всем своим ртом.

Я останусь здесь, когда черным бархатом
Ляжет пепел и все оживит.
И поплачет брошенная монахиня, и укажет, где у нее болит.

И когда все начнется заново:
Без наркоза огнем прижжем.
Приходи ко мне не израненным, мы построим наш с тобой дом.


2016



1) 

Я иду под дождем, спрятав руки в пустые карманы.

Каждый пятый камень на своем пути отпинываю, создавая бессмыслицу.

Милый друг Зигмунд Фрейд оценил бы это как манию.

И, скорее всего, записал бы меня в любовницы психологической виселицы.

Целовать свое Я нежелательно и общеопасно -

Обожать свои кресла, постели, обои и окна до готовности выброситься.

Я в одной книге прочитала, как надо прощаться.

И теперь мне прощание каждую ночь мерещится и каждую снится.

Мне уютней смотреть на тепло, сидя в луже и мраке.

Любоваться светом, красивыми шторами, гладя на стекла снизу.

И мне кажется, что это нормально - сесть на первую попавшуюся лавку,

Видеть, как дымится чай, расправляется постель, как голуби спрятали головы под карнизы.

Нет, пойду я, пожалуй, к себе, наскребу чашку чаю.

Скину мокрое на пол, там его и оставлю, залезу под одеяло, избегая кризиса.

Только бы не признаться, как я по нему скучаю.

И дождаться, когда чай остынет, день настанет, покой приблизится.

2)

Канитель первобытных искр нам щекочет опять виски.

Потревожь меня, как умеешь, вылей волны, и рассеки.

Дай мне шаг в перерыв, проснуться, а потом буду Вечность спать.

Я тебе обещаю верность, в ней спокойнее умирать.

Колесо не новинка, милый, - старость сотен мирских годов.

Подари мне капельку силы, только шаг наяву, без снов. 

Я сама не смогу отбиться от усталых и сонных лет.

Мир себя рисовал веками, посмотри на его портрет:

Перепачканные в улыбках люди, никуда не спешат идти,

Остальные идти не могут. И стоять. И даже ползти.

Так к какой нам прибиться стае, чтобы стало счастливей жить?

Потревожь меня, умоляю, обещаю тебя любить.

Эти искры больны, и скоро люди тихо сойдут с ума.

Покажи мне обитель чуда, я достану его сама.

Ты меня себе взял слепою, ты отдал мне свои глаза.

Ты - моя причина вернуться, мои личные небеса.

Я вернусь, чтобы мне с тобою вдоволь выпить досталось сна.

А сейчас я должна проснуться. Потревожь, потревожь меня…        

3)

Ты со мной попрощался, видимо, я очнулась от пустоты.

Ты - украденная икона, божий дар мой отнятый ты.

Ты ушел от меня по-доброму - тихо, с миром, и налегке.

Пустота победила слабость, слава мертвенной пустоте.

Ты ушел от меня покинутым, как Архангел в грехе, - таясь.

Я с тобой не простилась, кажется, в этой жизни и в этот раз.

Я осталась в плену у племени бескрылатых усталых плеч.

Я твои природные крылья никогда не смогла бы сжечь.

Потому и ушел, отчаявшись, неумелое ты дитя,

Нет, чтоб радоваться, – он каяться, и смотреть опять на меня.

Мы любили друг друга ласково, распуская цветочный цвет.

Ты мой ангел, и будешь ангелом. Я с тобой не простилась, нет.